Книга Я – дочь врага народа - Таисья Пьянкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Неведомая сила знала, что делает: удар приходится под выходной день…
До самого рассвета держит она Лизу под своей бредовой лавиной…
Наконец позволяет опомниться, но уже не для поэзии…
Единым махом, считай к вечеру, у неё уже готово первое диво – сказ про Бараниху. Сказ этот – виртуальная месть за былую бабушкину обобранность. Нечто странное между прозой и совершенной поэзией… И острое от новизны, и крылатое – до удивления…
И запрягается Лизавета в эту новизну сразу и основательно! Ею овладевает забота: писать бывальщины без вранья, лишённые пустословья и заигрыванья с читателем!
Так пошли годы абсолютно иной жизни!
И вот литературный семинар в отделении Союза писателей.
Молодых семинаристов-прозаиков пять человек. Сидят вдоль стеночки. Волнуются. Знают, что рукописи читаются обезличено. Только после прочтения и заверенного вывода судьи узнают имена авторов.
Руководитель семинара держит в руках чью-то рукопись, перешёптываясь с рядом сидящим коллегой, чего-то ждёт.
Лиза вспоминает, как Губошлёп по поводу сказов как-то заявил ей:
– Выброси! Не трать напрасно время. Сейчас, поньмаешь, так никто не пишет.
Ребята согласились с ним, но кто-то поосторожничал:
– Зачем выбрасывать. Лет через сто пригодятся…
Послушалась – не выбросила, даже продолжала работать над сказами, но лет пять никому не показывала.
А тут всё-таки посмела отдать свои труды на авторитетный суд.
И вот тянутся минуты ожидания…
Помощник руководителя семинара не выдерживает, говорит:
– Начинай, Илья, что ли! Сколько её ждать-то ещё можно?
– Хочется всё-таки уважить пожилого человека, мало ли что может её задержать…
– Забыл, как её звать-то – эту старуху?
– Быстрикова, Елизавета.
Перехваченным от волнения голосом Лиза признаётся:
– Я тоже… Быстрикова Елизавета.
– О Господи! – восклицает руководитель. – Красавица! А я жду бабулю в платочке.
Некоторое время он откровенно любуется Лизою, потом берёт лист рукописи и начинает читать:
«Как руки ладонями сложить, так тесно со двором Пройды стояло подворье Бронники Сизаря. Жена у Сизаря и тихая, и хозяйственная, и рукодельная. А вот над самим Бронькой вся деревня смеялась: «Ты, Сизарь, поди-ка, все запятки бабке Пройде пообступал? Шумота ты бестолковая, шумота и есть! Ты пошто это со всякого восходу на людей кидаешься? Мало тебя мужики-то буздыкают?».
Илья Лавров не только признанный писатель, Илья – артист! Голос поставлен. Интонация безупречная…
Лиза не сразу понимает, что читается её работа. В себе она успевает удивиться: надо же, как здорово написано!
Руководитель же прерывает чтение, оглядывает семинаристов и говорит:
– Вот так надо писать!
– Рукопись твоя передана редактору «Сибирских огней», – сообщает Лизе председатель правления писательской организации. – Не торопи его, – советует. – Пусть как следует посмотрит…
– Надо бы, – говорит ей уже редактор журнала после двухлетнего (!) «просмотра» рукописи. – Надо бы посоветоваться со специалистами по фольклору – из пединститута. А то сам я не могу похвалиться тонким знанием местных наречий…
– Надо так надо, – пожимая плечами, соглашается Лиза.
В коллективе писателей Лиза, как говорится, стоит пока «у стеночки». Потому смеет всего лишь соглашаться.
Тут – не литобъединение, где общаются по-свойски.
– Ну! Как твои сказы? – каждое занятие спрашивает Губошлёп, мстя ей за выходку в его конторе. – Похвалили да свалили? А то… Куда там… Родила свинья бобра… Я те, поньмаешь, говорил: не будут такое публиковать. Стихи – ещё куда ни шло…
Лиза вдруг, от волнения забыв начало стиха, читает злобно:
Лиза ладонями закрывает лицо. Её трясёт. А кто-то тихо просит:
– Может, чего-нибудь ещё прочтёшь…
– Могу, – отзывается она так же тихо и начинает:
– Ну, это, поньмаешь, какое-то беспризорье… – оценивает Губошлёп прочитанное. – Не типичное для социализма явление…
– Не типичное?! – возмущается Лиза. – Да я своими глазами видела, как его били. Мальчишка совсем…
– Ты же сама говоришь: «Не попадайсь!» – Кто-то, за спиною Лизы, поддакивает руководителю.
– Жрать захочешь – слямзишь. По себе знаю…
– Воровала, что ли?!
– И воровала, и колотили…
Тот же голос ехидничает:
– И материлась?!
– А што? Послушать хочешь? – с вызовом спрашивает Лиза, не оборачиваясь: – Могу!
